История перепелиной семьи
Опубликован в Альманахе "Певчие и декоративные птицы" изд-ва
"Колос". Москва, вып.3, 1993 г. и вып.4, 1994 г. под псевдонимом И. Малиновская
(псевдоним = родовую фамилию больше не использовала в связи с появлением под
этим псевдонимом Маши Малиновской). Рассказ приведён с некоторыми изменениями.
История подробная, написана для натуралистов. Может служить как справочное
пособие для разведения перепела.)
 Петя
- так мы назвали своего первого китайского перепела. С тех пор это имя навсегда
закрепилось за всеми самцами перепелиного племени, поселяющимися в нашем доме. И
хотя, как и у всех куриных, каждый самец - яркая индивидуальность, это
универсальное имя всякий раз кажется нам единственно подходящим.
Мы начали знакомиться с перепелами, не имея какой-либо специальной подготовки.
Сведения о них в доступной литературе были микроскопическими: мол, хорошо живут
в большой вольере с другими птицами, едят что попало, и нет с ними проблем.
Вольеры у нас не было. Желания совмещать перепелов с другими видами - тоже.
Быстро заготовили большой садок из крупной сетки, засыпали дно толстым слоем
земли и поставили растения - сильно разросшийся хлорофитум в горшке и большую
орхидею неизвестного нам вида.
Горшки были высотой с книгу, и мы рассчитывали на них как на естественное
укрытие. Спускающиеся листья хлорофитума создавали вокруг горшка кольцевой
шалашик. На всякий случай установили ещё один шалаш - из оберток кукурузных
початков с узеньким входом.
Перепела были так называемой "дикой" раскраски: курочка пестрая, а петушок
голубой, с красной грудью и пронзительно-карими глазами. Несмотря на то что
глаза на узкой голове перепела направлены в противоположные стороны, он отлично
ориентируется и никогда не наклоняет голову набок, рассматривая что-либо, как
это делают обычные петухи.
Прибыв на место, птицы сразу показали нам, сколь поверхностны бывают книжные
описания. Первые дни они были очень недовольны своим окружением. Появление людей
а комнате, радостный вопль ручного сенегальского попугая, попытка сменить
перепелам воду - все это вызывало у крохотных толстых птичек приступы ужаса, от
которых они начинали подпрыгивать на 60-сантиметровую высоту, ударяясь головами
о сетчатый жёсткий потолок . Верх клетки пришлось затянуть материей.
Дело осложнялось тем, что птички не были знакомы друг с другом, и курочка,
названная нами Клушей, боялась Пети еще больше, чем нас. Она улепетывала от него
во все лопатки, взрывая фонтаны земли (борта не спасали - весь пол комнаты был
засыпан землей и просом).
По прошествии нескольких дней курочка решила поберечь голову и прекратила свои
хаотические прыжки. Теперь она начала искать выход методично: в каждый квадрат
крупной сетки просовывалась крохотная головка на длинной шее, покачивалась с
радостным предвкушением свободы, кланялась направо и налево - после чего Клуша
долго и безуспешно скребла лапами землю в попытках через то же отверстие
просунуть свое роскошное тело.
Надо сказать, перепел состоит вовсе не из пуха - тело у него мускулистое, и
сложение плотное, так что голова оставалась за пределами клетки в изумленном
одиночестве, а плечи Клуши всё больше лысели.
К концу недели бедная птица приобрела вид, достойный жалости: разбитая, с
запекшейся кровью голова, наполовину лысая серо-розовая шея и редкие перья на
плечах. Всё из-за того, что Клуша была выведена в инкубаторе и росла, очевидно,
в аквариуме. Для неё переход из лабораторных условий в нашу старательную
имитацию природной среды обернулся стрессом.
Петя, выращенный, как и положено, родителями, к этому времени вполне освоился и
наблюдал за действиями Клуши, сидя в горшке с орхидеями (этот наблюдательный
пункт впоследствии не раз служил ему убежищем от разгневанной супруги). Он
раскопал в горшке ямку и дремал там несколько первых дней.
Его дневной сон поначалу повергал нас в ужас: Петя распластывался на боку;
откидывал голову чуть не за спину; вытягивал очень длинные, казавшиеся мертвыми
ноги; прикрывал глаза и блаженно замирал, почти не дыша. Эта поза встречается и
у кур, но Петя довел ее до совершенства, блестяще изображая давно издохшую в
тяжких мучениях птицу, чем регулярно вызывал у нас предынфарктное состояние.
Позднее он обнаружил, что у орхидеи зеленые листья, и их можно есть! Это был
триумф. Петя доставал лист в прыжке и держал его, заботливо щебеча, а Клуша
резкими движениями отрывала огромные куски, глотала их целиком. Такое богатое
приношение полностью примирило ее с Петей, и она стала покорно бродить за ним
следом, напрочь забыв о своей жажде свободы и с готовностью кидаясь на любую
пищу, над которой муж щебетал.
Клуша так и осталась трусоватой: пряталась за горшком, когда ставили в клетку
корм и воду. А Петя лез ногами в еще не поставленную кормушку и возбужденно в
ней копался. Мучных червей он выхватывал из рук в прыжке, но никогда сразу не
ел, а только убивал ударом о черепок и галантно предлагал подруге.
Мы кормили перепелов мелким просом, канареечником, рапсом, дикими семенами. Всё
это они разбрасывали по клетке ровным слоем, в котором молниеносно завелись
мучные черви, не добитые Петей.
Теперь перепела часами копали землю и искали червей. Из-под цветочных горшков
полезла травка, проросшая из подмокших семян; на время она заменила птицам
изрядно ощипанную орхидею.
Орхидея была забыта, зато под корень был уничтожен хлорофитум, а его горшок
почему-то приглянулся мучным хрущакам. Когда горшок приподнимали, из-под него
степенно расползались жуки. Тогда в клетке начиналось ликование: птицы с криками
хватали жука, расклевывали головогрудь, откладывали в сторону и хватали
следующего. Потом долго бродили по клетке, подъедая сделанные запасы. Петя,
несмотря на свое рыцарство, одного-двух жуков, не вытерпев, съедал.
Перепела подросли, сказалось калорийное питание, и Петя принялся исполнять свои
супружеские обязанности с характерным для перепелов рвением: вцеплялся клювом в
перья на шее Клуши, да так, что курочка, обросшая было перьями и похорошевшая,
снова сделалась похожей на недоощипанный полуфабрикат. Только покрытая перьями
головка спасала её внешность.
Клуша стала нестись. Маленькие забавные пятнистые яйца она разбрасывала по всей
клетке, нимало о них не беспокоясь. Зато Петя все время был занят: он выкопал
ямку за горшком и каждый день катил туда клювом обнаруженное яйцо. Если Клуша
несла яйцо в кормушке, что с ней довольно часто приключалось, Петя закатывал
яйцо себе на грудь, зажимал его на шее и осторожно нес в ямку. Несколько раз в
день он переворачивал яйца.
Однако курица ямку игнорировала, занимаясь исключительно поиском деликатесных
добавок к своему рациону. Когда же яиц скопилось около десятка, Клуша принялась
раскатывать их по клетке.
Пришлось вмешаться. Мы сложили яйца в кукурузный шалашик, оставив одно около
входа. Петя обнаружил их там, закатил яйцо и быстро уложил яйца как следует
(начиная с трех яиц, он всегда выкладывал из них цветочки - довольно
симметричную и плотную структуру) . Шалаш понравился курице, и она стала
навещать яйца и нестись в шалаше.
Однажды, когда число яиц достигло 16, Петя начал страшно топорщить перья и
отвратительно скрежетать, загоняя подругу в гнездо. Курочка сопротивлялась, но
он был неумолим: целый день стерёг ее, лежа у входа в гнездо, и пресекал попытки
сбежать. Только два раза в день Клуше удавалось беспрепятственно поесть, да и то
когда не выдерживал голода сам Петя.
Клуша высидела весь положенный срок, но яйца, оставленные ею когда-то под
мужскую ответственность, пересохли. Стало ясно, что воспитанная в инкубаторе
курочка не сможет стать настоящей матерью. Следующие шесть яиц мы отобрали у
возмущенного Пети и заложили в инкубатор.
Курочка между тем сама вырыла ямку за горшком и стала самостоятельно формировать
новое гнездо, к которому Петю уже не допускала. На время отлучек Клуша укрывала
яйца сухими листьями. Всё время насиживания она держала супруга в чёрном теле:
покидая гнездо, Клуша громко трещала и пулей летела к кормушке.
В первый раз Петя ее не понял и спокойно продолжал клевать зерна, пока не
лишился основательной части своего ухоженного оперения. Вот где пригодилась
позабытая орхидея - Петя со всех ног кинулся к горшку и притаился за его
стенками. Свирепая жена некоторое время высматривала его в клетке, затем,
содрогаясь от возмущения, начала клевать корм.
Яйца и на этот раз оказались пересушенными. А ведь в клетке стояла большая
плошка с водой, и мы часто опрыскивали орхидею. Видимо, в ту летнюю жару
следовало включить увлажнитель, а его у нас не было. (Интересно, что перепелка
наших знакомых в жару совсем не сидела на яйцах, а в дождь выкатывала их к
наружной стенке балконной вольеры и, мокрыми, закатывала обратно).
Тем временем мы мучились с инкубатором, каждые два часа переворачивая отобранные
у Пети яйца с перерывом только на 6 часов. Знали бы мы, что нас ждет...
На 16-й день в полночь вылупился первый птенец, пробил клювиком аккуратное
кольцо, как будто вскрыл крохотную консервную банку. Чем больше сил у птенца,
тем быстрее он вылупляется. Часто первое отверстие он пробивает в нижней,
скрытой от наблюдения части скорлупы и, если не следить, быстренько выбирается и
путешествует ползком по инкубатору. Мокрого, с редкими прилипшими волосками и
довольно безобразного младенца мы перенесли в другой инкубатор, и через час там
сидел крошечный, серьезный, коричневый шарик в желтую полоску, размерами и видом
похожий на шмеля, но с продольными полосками.
Этот птенец принимал в свое гнездо братьев и сестер ещё почти сутки. К тому
времени он уже пил, склевывая воду с пипетки, и с пипетки же клевал
кукурузно-манно-маковую смесь. Мак был необходим: реакция на корм проявлялась у
птенца только тогда, когда видны были черные зерна.
Через день старший птенец устремился на прогулку вокруг гнезда и стал пробовать
"на зуб" всё, что ему попадалось. Младшие вываливались вслед за ним, но за
пределами гнезда температура была только 32 градуса, и они возвращались обратно.
На третий день в поход отправилась уже целая процессия: впереди старший, а за
ним толпой остальные. Воду мы им поставили в поилке - пластиковой крышечке от
зубного порошка.
Но и это оказалось опасным: ночью разморенный жарой старший птенец вытянул шею
из гнезда и опустил голову в поилку. Так и захлебнулся.
Стайка осталась без предводителя. Мы поскорее снизили температуру гнезда до 35
градусов и не оставляли птенцов без присмотра. В поилку насыпали гравий, в щелях
которого птенцы могли найти воду.
Замена старшему, конечно, нашлась - наиболее крупный птенец (впоследствии
оказалось, что это самка) взялся опекать остальных, но такого задиристого и
симпатичного предводителя у них уже не было.
Птенцы довольно быстро разобрались в том, откуда берется корм, и стали считать
мою руку мамой. А это означало, что, как только я собиралась заснуть, накормив
их в последний раз на ночь, они принимались громко пищать и в беспокойстве
выпадали из гнезда, рискуя замерзнуть. После нескольких бессонных ночей, когда
мне пришлось держать гнездо с птенцами на груди под одеялом и не шевелиться, я
решила предложить "детей" их настоящим родителям.
Впустили в клетку самую бойкую птичку. Увидев Клушу, птенец радостно запищал и
побежал к ней. Но Клуша рванула от него с той же прытью, с какой когда-то
удирала от Пети, и спряталась за цветочным горшком. Растерянный цыпленок
остановился, недоумевая, куда же пропала мать, но тут из-за горшка выдвинулся
Петя. С невероятным омерзением он оглядел сразу поскучневшего птенца и, опередив
мой предостерегающий вопль, схватил его за шиворот, как кошка котенка, и швырнул
к самой дверце.
Бедный цыпленок вскочил и в ужасе бросился продираться через сетку, что при его
микроскопических размерах оказалось вполне реальным. Потрясённый коварством
родителей, он преисполнился недоверием и ко мне: последующие двадцать минут мы
ловили его, носящегося по столу со страшной скоростью.
Сразу после истории с оскорблением младенца Клушу отсадили в маленькую клетку -
и дом стал оглашаться любовными дуэтами. Начинала всегда Клуша. Поспав полчасика
в уголке, она поднималась на цыпочки и издавала нежное улюлюканье. Петя, который
радостно воспринял свое соломенное вдовство, поскольку теперь мог есть всех
найденных жуков (чем активно и занимался, копаясь по углам), реагировал на
Клушин призыв утробным ворчанием, переходящим в громкие звенящие вопли.
Каждый час, начиная с полуночи, повторялись эти дуэты. Что думали о нас соседи,
остается только догадываться.
Когда цыплята подросли и покрылись пеньками перьев, мы предложили Клуше еще одну
пробу на роль матери. Её пересадили в аквариум, подвесили сбоку красную лампу, и
Клуша, оказавшись в привычной с детства атмосфере, тотчас устроилась спать прямо
у лампы. Ночью к ней подсадили подросших птенцов. Они моментально замёрзли и
энергично полезли к ней под крылья. Это ошеломило юную мать, и она принялась
бегать по аквариуму, преследуемая пищащим выводком. Загоняв ее вконец, молодежь
добилась своего и забралась под мамашу.
К утру материнские чувства Клуши взыграли, и она прекратила свои томные любовные
призывы. Петя пару раз покричал, не получил ответа и опять занялся червями.
С этого момента мы вздохнули свободно, но Клуша не во всём оправдала наши
надежды: совершая регулярные пробежки вдоль стенок клетки, она затоптала двух
цыплят.
Так из шести птенцов у нас осталось трое: самец и две самки. В двухмесячном
возрасте они уже почти не отличались от родителей, а к трем месяцам достигли
половой зрелости.
Петя-младший нас сильно разочаровал. Он, конечно, получил некоторую порцию
материнской ласки, но вырос безотцовщиной, и рыцарское отношение к женщине, в
полной мере присущее Пете-старшему, не унаследовал. Было забыто раннее детство,
когда именно курочки, более крупные и самостоятельные, водили его за собой и
учили клевать.
Теперь все жуки и вся вкусная еда доставались только ему. Наевшись, он ещё
некоторое время сидел в кормушке для пущего устрашения, потом нехотя покидал её,
и только после этого курочкам разрешалось подойти к еде. С отцом его отношения
не сложились: Петя-старший жестоко отлупил сына при единственной попытке
соединить всю семью в одной клетке.
Зато курочки, получившие материнское воспитание, не доставляли нам никаких
хлопот. Одна уродилась в маму - с очень узкой головой и уныло опущенным
клювиком, однако была очень женственной, отдаленно напоминая американскую
кинозвезду Барбару Стрейзанд, в связи с чем и получила свое имя. Барбара
привлекала взоры петушков, даже отец не устоял перед её очарованием. Она
прекрасно сидела на яйцах и вывела нескольких собственных цыплят.
Вторая курочка была красавицей - с более яркой раскраской лица и шеи, с пухлыми
щёчками, более прямым клювом и более легкомысленным характером. Именно она в
далеком детстве, заменив утонувшую сестру, стала главой стайки. Но с
приобретением самостоятельности она заметно утратила женский шарм, в высшей
степени свойственный Барбаре, а затем и вовсе уступила ей пальму первенства.
Шло время. Петя-младший и его красивая сестра уехали в Пермь, в зоопарк.
Женственная Барбара обзавелась мужем, воспитала детей, и отбыла с семьёй в
Волгоград.
Клуша, видимо, расстроенная своими неудачными попытками высидеть собственных
птенцов, начала непрерывно нести яйца. Чтобы сохранить её здоровье, нужно было
поместить курочку в более холодное помещение. У нас же той зимой очень активно
топили, сильно грелась стена за клетками, и для спасения нашей Клуши пришлось
отправить её и Петю в Подмосковье.
Надеемся, что все наши птички прожили счастливую жизнь и их многочисленное
потомство благоденствует в других городах.
Ирина Маракуева
|
Идёт загрузка...