Алексеев Н. А. "Освобождение пленниц"
 На
попутной трёхтонке в субботу к вечеру мы прибыли на третью ферму опытного
хозяйства Института животноводства. Со мною были мои друзья: Коля со своим
пятизарядным автоматом и фотографическим аппаратом и хорошо знакомый осенним
полям Фингал.
Все люди любят природу и её крылатых и некрылатых обитателей. Работающие в поле
девушки, которые никогда охотниками не станут, подолгу засматриваются на
тетерева, чернеющего на макушке сучковатой, престарелой берёзы. Бывает, у ног
огородницы Наташи, когда она идёт к ручью напиться, зашуршит опавшая пересохшая
листва, и увидит девушка, как покатится серый кубарь. Вздрогнув от
неожиданности, она придёт в себя, свистнет, как парень, и весело и радостно
крикнет:
— Эй, пошёл, пошёл!
Запрыгают заячьи уши. Куда ему бежать, куда?
И даже стоящий на пригорке перелесок вдруг повеселеет и повторит голос Наташи:
«Пошёл!»
Но сегодня, в один из последних дней осени — в последний бесснежный день в полях
нет никого, кроме ветра. Урожай убран, и люди ушли в тепло помещений. Сейчас
любые двери гостеприимно раскроются перед охотниками. Мы заночевали в квартире
агронома с намерением пораньше встать и, в поисках дичи, пройти вдоль и поперёк
логов к городу. Нам рассказывали, что нынешнее недождливое лето дало хороший
урожай серых куропаток.
Куропатка несёт двадцать и больше яиц. Во время высиживания на гнездо садятся
рядышком курочка и петушок — одной курочке не закрыть такого гнезда. И всё же в
дождливое лето часть яиц охлаждается.
Агроном подтвердил сведения о хорошем урожае куропаток. Надо спешить. Вот-вот
выпадет снег, и охота с легавой собакой прощай до августа будущего года. Птичные
собаки никогда не видят зимнего поля, охотник никогда не видел стойки на снегу.
Тучи пошли низко, ветер юго-западный. И мы бухнулись в постели в надежде на
серенькое утро. В такую погоду запахи хорошо держатся на жнивье. Запахи боятся
солнечного утра и суховея. Тогда они испаряются.
Коля лежал на постели рядом со мной. Мне слышно было его сонное дыхание. Фингал,
наверно, тоже спал — он залез под нашу кровать, когда свет ещё не был погашен. В
эту ночь я не мог сомкнуть глаз, так всегда случалось со мной перед охотой.
Моё воображение рисовало чудесные картины Фингаловых стоек, я слышал резкие
сухие звуки взлёта куропачьих стай и громовые выстрелы.
В томительном ожидании рассвета я три раза вставал с постели и подходил к окну.
Рассвет не наступал.
Но вот я стал замечать посветление в окне:
— Пожалуй, пора!
Я спрыгнул с кровати и подбежал к окну:
— Батюшки, светы! Снег!
Не веря глазам, я выбежал во двор:
— Да, снег, почти по колено.
Ветер брякает мёрзлыми ветвями берёзок и свистит бесприютно.
Около забора мелькает что-то белое, трудно различимое на белом снегу.
Я хотел позвать:
— Фингал!..
Но медлил... Может быть, это ветер кружит снег?
Так и метёт, так и метёт... Так и метелит.
Но это действительно был Фингал. Я не заметил, как он вслед за мной выбежал во
двор.
Я позвал собаку в дом.
— Будем спать спокойно до полного дня.
Днём тоже буранило, и ветер как будто даже усилился.
Самое благоразумное было — выйти на шоссе, до которого не больше километра, и по
накатанной дороге возвратиться домой. Каких-нибудь пару часов, и мы — в городе.
Но молодость не скупится на трату сил.
Коля предложил:
— Пойдёмте напрямик, по свежевыпавшему снегу.
Я молчал, раздумывая, какое принять решение Фингал стоял, опустив хвост, и ждал
приказания.
Молодой охотник уговаривал:
— Куропатки никуда не подевались. Где-нибудь спят в снегу. Может, наткнёмся —
стрелять будем.
Я ещё колебался и не отвечал.
Но Коля уверенно подбирался к моему сердцу:
— Леночка просила поискать перепёлку с красной завязочкой. Она в тёплые края не
знает пути — не летала туда. Ну, прикажите Фингалу отправиться на розыски.
Я взмахнул рукой и сказал Фингалу самое приятное слово:
— Вперёд!
Пёс стал носиться взад и вперёд, и вправо и влево, всё
время пересекая линию нашего движения.
Мы возвращались в город через неезженое снежное поле.
Сыроватый тяжёлый снег согнул голые ветви берёз и
посадил белые пятна на густой зелени боровой сосновой
молоди.
Коля рассчитывал наткнуться на заячий след и выследить
косого. Поймать на мушку, а то — ив объектив
фотоаппарата. Я отгонял от себя малейшую надежду на
выстрел. Единственно, чем могли мы себя вознаградить,
это хорошей прогулкой.
До города не менее десяти километров. Снег почти по
колено, а местность изрезанная, ложистая. И хотя
охотники привычны к трудным переходам, сегодня мы
останавливались отдыхать особенно часто. Это потому, что
глазу было невесело, глазу не на чем задержаться: ни
следа — ни птичьего, ни звериного. Переставший идти
утром снег снова повалил хлопьями. Они били наискосок
под напором расшумевшегося, расходившегося ветра.
Коля брёл по снегу, как по белой воде, в сотне метров от
меня. Взобравшись на высокий холм, он любовался логами —
их изломанными линиями.
А за ними по белизне поля протянулась тёмная лента шоссе
— оно узнавалось по движению машин; за лентой дороги
лежал наш город.
Спускаясь с холма, Коля случайно набрёл на заячью лёжку,
устроенную в высоком жнивье ржаного поля. Серый, ещё не
вылинявший косой чувствовал, что побурелое от непогод
жнивьё будет ему защитным цветом. Вспугнутый Колей, он
побежал вниз под гору. Казалось, кто-то приподнял
свежевыбеленный холст за углы, чтобы по нему покатился
вниз серый немного продолговатый комок.
Молодой охотник бросился со всех ног в погоню.
Однако условия соревнования были неравные, расстояние
между бегущими быстро нарастало.
Косой не попал в объектив.
Коля остановился, поглядел вслед убегающему зайцу и
направился ко мне. Потом подал знак рукой и крикнул:
— Смотрите! Фингал.
Ни мне, да и никому на свете не могла прийти в голову
мысль о возможности стойки в зимнюю пору.
Я искал глазами нашего белого товарища и не мог найти.
Коля указал рукою и крикнул так громко против ветра, что
я ясно услышал:
— Фингал встал на стойку!
Может быть, за всю историю охоты Фингал первым держал
стойку на снегу! Но как держал! Он был похож на
изваяние. И только раздуваемые порывистым ветром
шерстинки показывали, что это живой пёс, а не
скульптура.
— Коля, — говорил я шёпотом, — Коля, наводи аппарат
быстрей. Фотографируй! Прошу, щёлкай! Щёлкай на всю
плёнку!
Когда фотографирование было закончено, мы приготовились
к выстрелам, я скомандовал негромко:
— Вперёд!
Это означало: подай, сгони дичь, пусть вылетает тетерев
или куропатка — кто там есть.
Не слушает Фингал, не подаёт.
— Неужели он нас обманул? — усомнился Коля.
— Вперёд! — приказал я твёрдо.
Пёс покачнулся, вытащил одну лапу из снега и так удержал
её приподнятой, а вперёд не подался.
Отыскивая подозрительные места, откуда могли бы идти
запахи, я заметил под самым носом Фингала два стволика
полыни. Возле каждого стволика небольшое отверстие,
проделанное его колебанием, покачиванием при ветре,
отверстие, достаточное разве только для того, чтобы в
него мог шмыгнуть самый молодой мышонок.
Фингал не хотел ослушаться и всё же не мог двинуться
вперёд. Тонкая влажная кожа кончика его носа заметно
подёргивалась. Её колебала струйка запаха, бьющая из-под
снега в отверстия возле стволов полыни.
Я начал разрывать ногами снег, и у меня из-под сапог с
тревожным чириканьем вылетела пара перепёлок.
Пёс позволил себе единственное движение — это движение
зрачков в сторону полёта самых маленьких курочек на
свете.
Ветер глушил все голоса, и нашим выстрелам не
откликнулось даже слабое эхо. Ни одного малого пёрышка,
ни одной лёгкой пушинки не добыли наши дуплеты.
После выстрела Фингал должен был лежать, хотя и не
совсем приятно с непривычки растянуться на холодном
снегу. Но этого требовали строгие правила поведения. И
Фингал лежал. Зарядив ружьё, я скомандовал:
— Фингал, вперёд!
Пёс помчался на новые поиски. И мы побрели. Я повесил
ружьё на плечо концами стволов вверх и услышал, как в
дульной части моей бескурковки заунывно засвистел ветер.
— Хорошо! — сказал я
Й Коля подтвердил:
— Хорошо!
— Ты это о чём, Коля?
— Хорошо, что мы промазали... А вы о чём?
— И я о том же.
Мои размышления были прерваны словами моего молодого
товарища.
— Опять стойка! — Коля указал мне на высокие травины,
над которыми стоял Фингал.
Какие смышлёные птички! Ещё в первые минуты снегопада
перепёлки нашли эти высокие стволики, прижались к ним,
как к родным, в надежде, что травины, пошевеливаемые
ветром, сделают в снегу отверстия, через которые можно
будет дышать. А снежная шуба, накинутая на них, защитит
от холода.
И сразу стало веселее и легче идти по снежному целику.
— Такие имеют право на жизнь. Умеют бороться!
Коля разрыл снег вокруг одного стволика, и мы
увидели серый комочек. Потом снял кепку, чтобы накрыть
затаившуюся птичку. Ветер нещадно трепал его волосы.
— Надень кепку. Простудишься!
Тогда Коля без особой предосторожности взял перепёлку
рукой. Точно таким же способом была добыта другая.
Тёпленькие серенькие комки! Фингал держал стойку за
стойкой. В Колином брезентовом мешке оказалось
четырнадцать живых маленьких курочек.
Наша охотничья бригада, состоящая из двух стрелков и
одной косматой подружейной собаки, превратилась в
экспедицию по спасению погибающих.
Ветер продолжал свистеть в дулах ружей, но теперь этот
свист не казался заунывным.
Можно было красиво закончить тяжёлый поход по первому
глубокому сырому снегу. И дела всего: найти красную
ленточку и сделать бантик вокруг шейки одной из
перепёлок. Смотри, Леночка! Сколько у твоей птички
подруг! Твоя воспитанница вместе с подругами попала в
снежный плен. Фингал их отыскал и спас.
Вы представляете, какие после этого посыпались бы
милости на голову Фингала!
Но нет, мы не стали обманывать Леночку.
И вот опять половицы моего кабинета уподобились
гречишным и просяным полям, с которых урожай убран.
Четырнадцать перепёлок клевали крупинку за крупинкой и
пили воду из чайных блюдечек. Птички в один день стали
совсем ручными.
Леночка каждую подержала в руках, внимательно
обследовала каждую шейку:
— Нет ли следов красного бантика...
Манила:
— Тю-тю-тю...
Ни одна не приходила на зов.
Среди четырнадцати не было той, которая улетела весной.
За окном зима — крыши соседних домов белые, на дворе
снег по колено. Вчера ветер свистел в ружейных стволах,
а сегодня воет в трубе — приюта ищет, подобно маленьким
птичкам.
А на третий день ветер зашёл с другой стороны, с той,
откуда зима не ожидала, подул теплом и сдунул с земли
белое пуховое, но холодное покрывало. Солнышко
просквозило стёкла нашей квартиры не горячими, но всё же
ласковыми лучами. Тёплый ветер прогнал зиму обратно.
Поторопилась она, не в своё время пришла.
Птички стали поглядывать на окна, и некоторые из них
взлетели на подоконники. Двойные рамы закрывали им путь.
Коля пришёл посмотреть на птичек и принять участие в
обсуждении их дальнейшей судьбы.
В моём кабинете собрались все участники «совещания»:
Леночка, Коля и я. Фингал тоже присутствовал. Пёс сидел,
распушив по полу хвост и поглядывая на птичек, которые
после сытного обеда пили воду из чайных блюдечек.
Мы боялись, что Леночка предложит всех перепёлок
оставить до весны в нашей квартире.
Но она любила их по-настоящему.
— Коля, — начала она, — скажите, пожалуйста, птички не
попадут под снег, если мы их выпустим отсюда?
 Серьёзность вопроса Фингал подтвердил ударом хвоста, и
за это она правой ручонкой обвила шею друга и потрогала
длинное лохматое ухо.
Коля ответил:
— Они улетят.
— Куда? Той дорогой, куда ушли весна и лето?
— Да, туда...
— А к нам они ещё прилетят?
— В мае, — заявил Коля. — Перепёлки прилетят к нам вслед
за весной...
Наше совещание постановило: освободить птичек. Против не
было ни одного голоса.
Коля принёс со станции юных натуралистов четырнадцать
алюминиевых колечек. На каждом из них стоял номер и
слово «Москва». Колечки легко наделись на птичьи ножки.
После
того, как номера были записаны в тетрадку, мы вынесли на
огород наших крылатых гостей и отпустили.
Птички разлетелись в разные стороны. Две опустились в
заросли конопли около забора. А вечером на солнечном
заходе началась перекличка. Она длилась недолго. Птички
знали путь к югу. Их бойкие крылышки уверенно дробили
тьму осеннего вечера.
Пройдёт длинная снежная зима. Прилетит на родину весна,
а за нею и перепёлки возвратятся в те поля, где они
родились.
Там птички и совьют себе гнёздышки.
|
Идёт загрузка...