Алексеев Н. А. "Перепёлка"
 В
столовой на диване каждый вечер появлялось новое слово. Оно было составлено из
чёрных букв, нарисованных на больших квадратах фанеры. В честь каждой новой
буквы составлялось какое-нибудь слово: тётя, мама, папа, Фингал. Перед тем, как
отправиться в постель, Леночка составляла слово, просила его прочитать и ставила
на диван рядом с небольшим домиком, построенным из кубиков. Новое слово с новой
буквой жило на диване с вечера до утра. Утренняя игра сначала разрушала домик, а
потом, подобно домику, рассыпала слово.
Мы возвратились домой поздно. Я вспомнил о времени, только войдя в столовую и
прочитав новое слово:
— «Перепёлка».
Составленное слово говорило о том, что время позднее и Леночка в постели.
Девочка просила принести ей живую перепёлку. Косматый, пятнистый друг Фингал
выполнил заказ.
Я опустил руку в мою охотничью сумку и на дне её, в уголке, нащупал тёпленький
комочек.
— Жива!
В моём кабинете, на полу, птичке насыпали на ужин несколько крупинок пшена.
Освобождённая из непроглядной тьмы охотничьей сумки, перепёлка даже не пыталась
бежать.
Но вот дверь скрипнула. На цыпочках, неслышными шажками вошла Леночка. Из
соседней комнаты она расслышала мои слова о живой перепёлке. И сон прощай.
Вчера при закрутке патронов я уронил абажур. Часть осколков успела уже попасть в
игрушечное имущество. Электрическая лампочка без абажура светила резким ярким
светом. Перепёлка стояла бочком к светилу в шестьдесят свечей. Мы заметили —
птичка уже не однажды направляла свой левый глаз на него. Леночка сказала
полушёпотом:
— Лампочка ей кажется солнышком.
— Очень маленькое солнышко, — заметил я.
— Игрушечное солнышко.
— А комната?
— Комната... комната... Ну, чем может быть комната? Знаю... Игрушечным полем —
вот чем. Просо растёт в поле.
Птичка быстро освоилась и начала подбирать желтоватые крупинки пшена.
— Помнишь, мы были на даче — вечером пели перепёлки. А наша не поёт, нет? Почему
не поёт?
— Видишь, птичка тащит своё крылышко, оно болит. А во время болезни не поют...
— Правда... Мама, дай мне, пожалуйста, йод и бинт... Я буду лечить птичку. Папа!
Скажи, что делают во время болезни? Плачут, да?
Предвидя новый вопрос: «Почему наша перепёлочка не плачет, если у неё болит
крылышко?», я решил ответить так:
— Когда очень больно, слабые дети плачут.
Леночка пристально посмотрела мне в глаза и сказала с гордостью:
— Нашей перепёлочке больно, но она не плачет.
Мой кабинет превратился в лечебницу. На письменном столе — вата, бинт, йод,
спирт.
Крылышко не сломано. Семейная медицинская комиссия пришла к выводу, что мы имеем
дело с простым ушибом. Окрашенная кровью часть крылышка была смазана йодом, и
больше больная ни в какой медицинской помощи не нуждалась. Леночка всё-таки
перевязала крылышко бинтиком снежной белизны.
— Настоящая птичка, а похожа на игрушечную,— воскликнула
Леночка, когда перепёлка с большой белиной на правой
стороне побежала по полу.
Нашей жилице как будто понравилась новая квартира:
чисто, тепло, и если нет тут росы или ру-. чейка, зато
есть водичка на блюдечке, хватит для питья, есть еда и
есть постель — сухое сено на дне небольшой корзинки,
куда до сих пор складывались мелкие игрушки.
В корзинке перепёлка окончательно- присмирела.
— Спать пора — час поздний. — И Леночка первая на
цыпочках вышла из комнаты. Мы тоже на цыпочках
последовали её примеру.
...Фингал обыкновенно спокойно лежал на полу в столовой.
Он любил дремать, закрыв глаза и положив на лапы свою
большую голову, продолговатую, как дыня. Но в это утро
он лишился покоя.
Играя с Леночкой, Фингал уже дважды разрушил домик из
кубиков и трижды слово «Перепёлка». Хозяйка азбуки
говорила косматому другу:
— Читай! Ну, что получилось? Пе-ре-пёлка!
Фингал был так неосторожен. Прыгая и ставя лапы куда
попало, он рассыпал старательно составленное слово. Но
это не ставилось Фингалу в вину. Наоборот, на его голову
сейчас сыпались всевозможные милости, как плата за
принесённый подарок. Его крепкие белые зубы успели
расколоть несколько кусочков сахару. Розовато-красный
длинный влажный язык умело собирал сладкие крошки,
застрявшие на шерстинках подбородка.
Леночка настойчиво просила показать перепёлку Фингалу.
Пёс ничуть не был удивлён, найдя дичь на полу в углу
моего кабинета, как прежде находил её в поле. Но я про
себя отметил неполевое поведение собаки. В поле она
встала бы на стойку, а в комнате лишь чуть-чуть тронула
носом птичку, перепёлка подалась вперёд: маленькой много
ли надо. Потом она, словно желая поблагодарить за
спасение, склонила набок головку, направив один глаз на
белого зверя, который вчера подобрал её под телеграфным
столбом.
А Фингал, не желая принимать никаких благодарностей на
свой счёт, скромно отошёл в сторону.
Перепёлка из всего семейства куриных — самая маленькая
курочка. Она быстро одомашнивалась, любила тихие слова и
ласковые человеческие руки, из которых сыпались и
катились такие вкусные крупинки.
Леночка нашла приятные, понятные для птички звуки.
Она говорила:
— Тю-тю-тю.
И перепёлка семенила ножками к протянутой руке.
Теперь все три комнаты моей квартиры были в распоряжении
общей любимицы. Заботливый уход быстро заживил крылышко.
Повязка была снята.
— Она может летать, — утверждала её маленькая
покровительница.
И вот доказательство полного выздоровления: во время
утреннего чая наша маленькая курочка взлетела на стол,
чтобы разведать: нет ли там корму.
Крошки сахара, хлеба и кусочки колбасы ей пришлись не по
вкусу. Она по разу клюнула и больше не притронулась к
этой еде.
— Переборливая! Капризуля! — сказала Леночка.
С ладони своей покровительницы курочка быстро собирала
крошки сыра и потому получила ещё одно прозвище:
— Лакомка!
Посаженная на перекладинку большой буквы «П» — первой
буквы слова «Перецёлка», птичка некоторое время сидела
спокойно, потом на крылышках спускалась на диван.
Спускалась она так легко, что с трудом составленное
Леночкино слово не разрушалось и даже буква «П»
оставалась на месте.
— Ты у меня умница! А Фингал разрушил бы,— ласково
говорила Леночка не в укор своему другу, а лишь затем,
чтобы воздать должную хвалу своей курочке.
Фингал — самый первый покровитель подраненной птички —
лежал на полу и дремал, зажмурив глаза. Услышав своё
имя, он посмотрел в сторону дивана и снова опустил
голову на лапы.
А низкое зимнее солнце будто бы и ждало этого самого
момента, чтобы направить сквозь стёкла двойных рам на
голову лаверака сноп косых лучей. Желтоватые пятна на
голове собаки казались теперь золотыми.
 Перепёлка
относилась ко всем с полным доверием. Лохматый пёс не
внушал ей никакого страха. Ей нравилось прогуливаться по
широкой спине собаки, как по кряжу. Порой она подолгу
сидела на затылке Фингала, становилась на его лапу возле
носа — пёс даже и ухом не вёл. Он мертвел, как мертвеют
подружейные собаки в момент, когда ветерок неожиданно
наносит ароматную волну запахов дичи.
Леночке казалось, что птичка всё старается выразить
благодарность своему спасителю. И когда курочка клюнула
крошку, приставшую к шерстинкам возл$ Фингалова носа,
крошку, золотистую в столбе солнечной пыли, Леночка
воскликнула:
— Перепёлка Фингала поцеловала.
Перепёлка, никуда не отлетая, провела зиму в натопленной
квартире. А её сереньких сестёр надвигающиеся холода и
бескормица уже в половине сентября заставляли тревожно
кричать, табуниться и прохладными ночами постепенно
перелетать в сторону тёплых краёв. Во время этих полётов
их подстерегало много опасностей: им встречались сотни
электрических и телефонных проводов.
В местах днёвок за ними охотилось большое и малое зверье
— волк, лиса, вездесущий хорёк, хитрый горностай или
быстрая ласка. Подкарауливали их и пернатые хищники —
ястребы и совы.
А наша перепёлочка была в тепле и безопасности. Сидя в
комнате на полу, она даже дороги не хотела давать ни
хозяевам квартиры, ни Фингалу, зная, что через неё
осторожно перешагнут или, как это часто делал Фингал,
обойдут сторонкой.
...Зима прошла. Выставили зимние рамы, раскрыли окна.
Свежий ветерок с огорода, перебегая из одной комнаты в
другую вслед за играющими солнечными лучами, наполнил
квартиру запахами весны. Фингал подёргивал носом и
задирал голову к высокому подоконнику. Перепёлка
взлетела на стол, стукнула клювом по зелёной полоске на
чайном блюдечке и перепрыгнула на подоконник открытого
окна. Леночка закричала:
— Перепёлочка может улететь...
Мы с тревогой смотрели на птичку. Как мне помнится, даже
Фингал не спускал с неё глаз. Она может вспомнить
вольные перелески, гречишные поля за глубокими логами и
тю-тю — полетела.
Мы так растерялись, что ни мне, ни дочери и в голову не
пришло поманить:
— Тю-тю-тю.
Но вот перепёлка на крылышках, как на сереньких
парашютиках, спустилась с подоконника и весело побежала
по комнате, часто семеня ножками.
— Не улетела!
И на душе стало хорошо, словно нас коснулось дуновение
ветерка — посланника пробуждённой, готовящейся к
расцвету природы. А природы-то на огороде было всего
столько, что всю её можно в хорошей охапке унести:
шиповник да куст сирени. Мне показалось, что Фингал был
тоже доволен. Он усиленно помахивал веером своего
косматого хвоста, как будто ему дали или должны дать
кусочек сахару или ломтик колбасы.
Вот как может радовать или огорчать даже маленькая
птичка.
По случаю домашних признаков весны — выставленных рам и
открытых окон — Леночка украсила шейку курочки красным
бантиком.
Стояли те тёплые дни весны, когда кустарники и деревца
начинают одеваться первой прозрачной зеленью. Такая
прозрачная и, как пламень, буйная зелень вспыхнула в
молодом, совсем недавно разбитом саду Театра оперы и
балета.
В сумеречный час, прогуливаясь по дорожкам, мы услышали
пение маленьких курочек. Перепёлки нашли в центре
большого города зелень, защищённую от ветров высокими
домами. Наверно, это были первые минуты их прилёта на
родину.
Курочки пели...
— Празднуют своё прибытие на родину, — сказал я.
Лицо ребёнка розовело от волнения.
— О чём поют перепёлки? — спросила Леночка.
— Мы домой! Мы домой! — придумал я.
— Папа, пойдём домой.
Мы уходили, а перепёлки сочно пели одну очень короткую
песню.
До самого дома Леночка не проронила ни слова — она была
тревожно молчалива.
Вбежав в квартиру, она встретила меня на пороге. В
глазах её стояло по одной росинке:
— Она улетела домой. Её позвали подруги: «Мы домой, мы
домой!»
Я успокаивал Леночку:
— Наша квартира для неё была тёплым краем.
— А к зиме она опять прилетит к нам? Да? Прилетит?
На секунду задумалась и объявила свой категорический
приказ, властное повеление детского сердца:
— Папа, не стреляй курочку с красным бантиком.
Выбежал Фингал и медленным, осторожным шагом, точно
боясь кого-то спугнуть, направился мимо нас под одинокий
куст сирени.
— Неужели?
Мы видим серенькую птичку, бегущую впереди Фингала...
Нет, эта птичка не бежит, а прыгает. А прыгают воробьи.
Умный пёс презрительно повернул голову в сторону: мол,
экая невидаль, и не пошёл дальше.
— Ошибся!
Все мои друзья охотники, приходя ко мне потолковать о
прошлых и завтрашних охотах, должны были отвечать на
вопрос:
— Дядя, вы не встречали случайно перепёлочки с красным
бантиком?
Глубокий вздох и просьба:
— Дядя, прошу вас, не стреляйте её!
Кажется, это было совсем недавно, когда на месте ныне
разрастающегося сада Театра оперы и балета стояли первые
малыши-кустики и тонкие, маленькие, словно игрушки,
деревца. Время быстро бежит, а порою — летит, как птица.
И всё же хочется спросить:
— Ребята, может, вы где-нибудь видели маленькую птичку с
красным бантиком?
|
Идёт загрузка...